Уже Другая
У него в душе пробиваются подснежники,
и от этого он снова мурлыкает в душе
на мотив аргентинского танго –
что-то там о сбежавшем мятежнике,
а солнце заливает балкон,
рассыпаясь искрой
по стеклянной столешнице,
и ласкает жёлтый бочок
ею едва надкушенной груши.
Он чувствует запах новорождённого дня –
день пахнет кофе, сиренью
и розовым маслом,
а также многим другим волнующим,
заблудившимся в простынях,
а её губы – вишней...
Он пробует слово на вкус: "виш... ня",
и счастье закрывает ладошкой глаза,
прижимаясь боком атласным.
И он понимает,
насколько сейчас уязвим –
ведь подснежники
так прозрачны и тонкокожи,
но он снова живёт
после тысячи лет затяжных
и убийственных зим,
а счастье беззаботно смеётся
бархатным и грудным
и протягивает едва надкушенную
грушу на узкой ладошке...