Иноир, 67 - 5 октября 2013 13:40

А, может быть, прямо сейчас в воду, и буду плыть, пока она не выйдет и не оденется. Эта идея понравилась мне больше всего, но странная сила крепко держала меня за ноги и не давала пошевелиться. Пока я мысленно метался в поисках достойного выхода из, как мне казалось, щекотливого положения, в стройных рядах тучек образовался случайный просвет. Окружающий пейзаж вернул себе потерянные было краски. Она плыла, уже рискуя ободрать колени об каменистое дно, а я видел то, что одновременно боялся и хотел увидеть.
Иллюзий по поводу моих шансов пройти испытание Цирцеи у меня не было, но я надеялся, что мне удастся это скрыть или замаскировать. Как бы не так, напрасно приготовился безропотно поворотиться, услышав что-нибудь навроде: "Отвернись, я оденусь". Случилось то, что заставило ма-а-аленькую часть моего мозга, сохранившую остатки здравомыслия, записать где-то на просторах подкорки: "На будущее. Для общения с женщинами. Если ты приготовился к сотне вариантов её поведения, не расслабляйся, она выберет стопервый"... Именно так, потому что она поднялась в полный рост и сделала несколько шагов мне навстречу, за малым не выйдя из воды, которая теперь плескалась в районе её щиколоток. Глядя мне прямо в глаза, загипнотизировала меня до беспамятства, заставив отключить последние извилины, пытавшиеся понять, что же выражает её взгляд, что всё это значит и как всё это понимать. Вдруг она, как-то особенно лучезарно улыбнулась и в прыжке не в прыжке, мгновенно приняла позу, которую принимают лубочные пляжные красавицы: выставив ножку, подбоченясь и заложив левую руку за голову.
В её глазах сработал переключатель, который позволил моему взгляду отлепиться от её лица и спокойно, без суеты рассмотреть всю, в деталях и подробностях. Удовольствие от созерцания чуть не испортили классики художественного слова, дружной толпой, от Апулея до нынешних, начавшие повествовать свои нетленные шедевры, живо описывая женские прелести. Выслушал только Ивана Алексеевича: с его строчкой о выпуклом треугольнике красивых тёмных волос внизу живота, соответствующем обилию тёмных волос на голове, нельзя было не согласиться. Вдобавок, этот треугольник почему-то казался мне невероятно упругим. Настолько упругим, что я даже ощущал это на кончиках своих пальцев, которые с усердием тёр, чтобы избавиться от этого наваждения.
Всех прочих литературных авторитетов, невзирая на заслуги, отверг со словами: "Бледно! Скучно! Маловыразительно!" Возможно в памяти всплыли не лучшие фрагменты, но думаю истинная причина в другом: во всех языках мира недостаточно слов, чтобы хотя бы в первом приближении сподобиться описать то, что они видели, не говоря уже о том великолепии, что случилось узреть мне.

• 
• 
•