shved, 54 - 3 августа 2007 22:52

[B]провокация Инфанты[/B]

Кот Маркадес
Жил на свете кот Маркадес. Время, в которое он жил, кажется, называлось Кали-Юга, или что-то в этом роде. Был он котищем огромным, бело-рыжим с черным ухом. Здоровый такой кот, значит. О себе он это понимал, что большой, сильный, и в драки с котами не встревал и с кошками любовью не занимался, задавить мог запросто. А откуда это я все знаю, вообще-то не ваше дело, ну ладно, скажу – видите, кто стоит в проеме двери на слонце, щурится и орет: «Маркадес, чтоб ты провалился!» Видите девушку со впалым животом в одних трусах и с тапком в руке? Это я, ребята. Это, к сожалению, я.
Маркадес был из-за своей комплекции котом задумчивым и часто вступал в беседы с нигилистом и оборванцем, соседним котом Мефодием. Ты, говорил Мефодий, меня не тревожь сегодня, все едино я драться с тобой не могу, очень уж ты здоровый котяра, отстань от меня сегодня, ладушки? Маркадес заводил к небу глаза и спрашивал: А куда тебе спешить, Мефа? Куда ты все спешишь, ты, может, чего не успеть боишься? Так ты не бойся, ты уже опоздал. Везде. Мефодий дергал хвостом от ярости, но, сдерживаясь, объяснял: Мне к девочке надо, она в моем дворе живет, видел небось. Видел, отвечал Маркадес, она тебе на спине листья аккуратненько выкладывала. А ты стоял и терпел. Она меня любит, сверкнув желтыми глазами отвечал Мефодий., она меня любит, хотя маленькая, а вырастет еще больше, будет любить и котов, и людей. Вздор какой-то городишь, говорил Маркадес и закрывал глаза, уставал Маркадес ужасно. Вы, конечно, спросите, чего же такому рыжему огромному сытому котище уставать, пашут на нем, что ли. Нет, никто на нем не пахал. От себя Маркадес уставал, от себя так иногда уставал, что выкапывал ямку возле погреба, где весной расцветали крокусы, ложился в ямку белым брюхом, утыкал морду в лапы и тосковал. А в доме я белила стены и пела, пела, и смеялась, не переставая, когда не пела, то улыбалась и думала – полы бы деревянные хорошо бы сменить, и смеялась, и подходила к рамам и их протирала, и еще бы печку выбелить, и хорошо бы руки потрескались от известки, но не трескались, не трескались, не кончалась белая краска, я этому давно научилась, сама придумала. Надо смеяться, просто заливаться смехом, такую большую ямку, как Маркадес, мне все равно было не выкопать, но некоторые надежды на других были… Где ты, морда твоя толстая? – кричу я с порога и чешу одну коричневую ногу о другую, - найду ведь. Господи, - думает Маркадес, а то ты не знаешь, где я. Боже, - думаю я, - а то я не знаю, где он. Лето. Кали-Юга. Темная эпоха. То есть лето, но темно. Что-то не в порядке. Маркадес однажды перемахнул через забор к Мефодию, который куда-то слинял по обычаю котов. На крыльце сидела девочка. Так себе ничего, платье зеленое, коленки разбитые, так, что прям нереальные какие-то, шрам на губе. Кис, - сказала слабо девочка, - кис. Главное, свежо, - подумал Маркадес. Начался дождь, глупая девочка с дождя не уходила. Сидела и смотрела на Маркадеса как-то печально. Маркадес заметил, что и руки у нее какие-то чудные, будто проводом иссечены, красные глубокие порезы и синие поджившие (а это и был провод, тонкий такой, откуда знаю, уж совсем вас не касается). Маркадес вдруг заметил что-то странное возле девочки и не то что возле, а как будто бы на коленях. И было это странное серое скверное с маленькими глазками и усиками. Крыса, - удивился Маркадес, и еще удивился, что виделась ему крыса как-то туманно, а девчонка ее вроде и совсем не видела. Маркадес подкрался поближе, но раздумал прыгать, чтобы не пугать девочку. Котик, - сказала девочка, - чеширик. Маркадес мягко перебрался на крыльцо, о оттуда тихонечко локти переставил на живот девочке, и задние лапы подтянул, и крысы никакой не оказалось, только очень что холодное, откуда это, подумал Маркадес, в человеке столько холода. Кали-Юга. Потом мать девочки спорила, что не косяк узкий, а лбы у вас узкие, неправильно померить не могли. И стол вынести во двор. Бестолковые все. И мне пришлось одеться и обрезать все георгины во дворе, а мой дедушка их так любил. Все, уже смеюсь, смешно, то что вы слышали когда-нибудь, чтобы мужчина любил и выращивал цветы. Все равно смешно ужасно, командир орудия, дошел до Кенигсберга, ни одного трофея, очень красивый был. Это смешно, это смешно, но Маркадес не смеется со мной, кошки не смеются.

• 
• 
•